23 августа 1942 года остался в истории, как трагический и варварский день уничтожения фашистами людей и детей, города и жизни на земле

23 августа 1942 года

  • Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 /
  • Владимир Микоян
    Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 / Стр.7 / Стр.8 /

    23 августа 1942 года остался в истории, как трагический и варварский день уничтожения фашистами людей и детей, города и жизни на земле:

    «23 августа, в середине дня я стоял на бампере грузовой машины у нас во дворе и чистил тряпочкой блестящую крышку радиатора. Обратил внимание на необычный гул в небе. Гул, приближаясь, превращался в рёв, заставляя невольно вскинуть голову. В небе, со стороны центра от площади «Павших борцов», очень низко, широким фронтом над всем городом, как на параде, по три самолёта звено, летела громада немецких самолётов и из каждого самолёта непрерывно ручьём, переворачиваясь, сыпались маленькие бомбочки зажигалки. Что интересно, всё это произошло неожиданно без объявления воздушной тревоги, воя сирен при этом и отсутствия стрельбы зениток. Очевидно, из-за малой высоты зенитки не могли действовать. Я вмиг скатился в подвал убежища у нас во дворе. Надо отметить, что убежище у нас было персональным для нашего дома. Во дворе напротив нашего дома стоял ещё один маленький низенький домик похожий больше на хороший сарай. В нём располагалась маленькая типография. Внизу под этим домом был подвал, в котором хранились материалы типографии и большие рулоны бумаги. Подвал, в качестве убежища, использовали работники типографии. Нам, жителям нашего дома, тоже было разрешено прятаться там. В этот раз подвал быстро заполнился всеми обитателями убежища. Бомбёжка продолжалась минут десять. По окончании мы вышли во двор. Всё было как прежде. В наш двор ничего не упало. Ровно через пятнадцать минут, опять с юга на север вдоль Волги, широко во весь город, появился второй эшелон самолётов. Сталинград город узкий, но длинно тянется по берегу реки. Очевидно, немцы решили город сжечь, что им очень даже удалось. Методично, эшелон за эшелоном через каждые пятнадцать минут, с небольшой скоростью, очень низко самолёты делали своё дело, сбрасывая на город тысячи зажигалок. В четвёртом перерыве мы своими носами почувствовали дым и гарь от начинающихся пожаров. Очевидно, что малочисленные отряды специально обученных жителей по ликвидации пожаров от зажигалок не могли справиться с большим количеством возгораний. Методичные налёты продолжались и вечером и ночью. Пришлось нам ночевать в подвале, сидя на огромных катушках бумаги. Ночью бомбить не составляло труда, так как весь город был одним большим факелом пожара, лётчикам всё было видно. Зажигание города с воздуха продолжалось с пятнадцатью  минутными перерывами  суток двое. Дальше пошла бомбёжка фугасными бомбами, но уже не таким большим количеством самолётов и не по площадям, а по объектам. Бомбёжка фугасными бомбами, по ощущению сидя в подвале, была страшней бомбёжки зажигательными бомбами. Отпущенная с самолёта фугасная бомба летит к земле с диким рёвом и разрываясь содрогает всю землю и уши. Чтобы не заложило уши от взрыва, нас кто-то из взрослых научил открывать рот перед взрывом. Так, заслышав очередной вой падающей бомбы, мы сидели с открытыми ртами и ужасом в душе, не зная как далеко или близко упадёт бомба. В перерывах между бомбёжками мы не успевали покушать. Но каждый раз, не успевая проглотить жёвку хлеба во рту, я выплёвывал её, как бы, ни было её жалко. Выплёвывал с сознанием. Мне страшно не хотелось, чтобы люди, увидев меня убитым с хлебом во рту, не посчитали меня жадным. А с каждым завыванием бомбы не было уверенности, что она не попадёт в нас. Страшен был не взрыв, страшен был её вой. Услышав вой, мы скукоживались, прижимались друг к другу и мысленно на век прощались. Наш дом был каменный с железной крышей, маленький, стоящий на углу перекрестья  улиц. Может быть, поэтому он долго оставался целым. А вот деревянный домик типографии не выдержал падающих на него головешек с соседних горящих домов. В подвале убежища от пожара наверху появился дым. Пришлось бежать. Собрав совсем небольшие пожитки, мы двинулись со двора. Мы, это мама, я, Вера, Володя, хозяйка тётя Клава и её дочь Надя. Кто-то сообщил нам, что бежать нужно в подвал главного универмага на центральной площади. Универмаг цел, его хорошо охраняли от зажигалок. Выйдя за ворота, мы ужаснулись. Улица, уходящая к Волге была вся в огне. Сама улица узкая, два трёхэтажных кирпичных дома, стоящих напротив друг друга, с рёвом и напором выбрасывали через окна на улицу огромные факелы огня. Встречаясь в середине улицы, огонь с завихрениями и гудом устремлялся вверх, подхватываемый тягой, как в трубе. Картина страшная, наверху огонь, рёв тяги, а внизу по мостовой бегают люди, обсыпаемые головешками, не увлечёнными тягой. Мы побежали по другой улице в сторону универмага. Улица выходила к зданию мельницы, которое по сей день стоит разбитым как монумент, память тех дней. По дороге несколько раз приходилось забегать в подворотню домов и ложиться прямо на мостовую. Мама, как клуша, подбирала всех под себя, услышав вой бомбы. Мы падали на мешок с поклажей, а сверху мама. Моя личная поклажа это чайник с привязанной к ручке крышкой и топор. У Веры и Володи тоже что-то было по мелочи, а за спиной у мамы большой мешок, чехол от матраса, с нашей одеждой. Что меня поразило и запомнилось в этих перебежках. Когда в затишье после налёта мы поднимались и снова бежали дальше, по дороге на мостовой открывались круглые чугунные люки колодцев и оттуда высовывались люди подышать свежим воздухом. При очередном налёте люки закрывались. В подвале универмага было много людей. Расположились мы недалеко от входа на полу, зато у стены. Вход в подвал со двора, вместо ступенек пандус, так как подвал был предназначен для разгрузки товаров. Что людей было много это хорошо, веселей. Недаром говорится, что на миру и смерть красна. Мама и тётя Клава в затишье между бомбёжками выходили на промысел добывать продукты, оставляя нас под присмотр самой старшей Нади. В это время добыть что-нибудь съестное не составляло особых проблем, магазины были разбиты, охраны никакой, доступ к продуктам был открыт. С едой было хорошо, её было больше чем по карточкам. Я помню, мы были рады огромной голове сыра, что ни разу не перепадало нам раньше. С водой было хуже. Водопровод не работал. Пришлось воду брать из пожарных бочек, расставленных во дворе у каждого дома по правилам военного времени. На улице жара, воду не меняли, она зелёная, пахнет тухлостью. Ничего, кипятили в чайнике на костре и пили. Так как мы расположились почти напротив входа, мы были очевидцами всех входящих с добычей. Помню, как во время начавшейся бомбёжки вбежала на пандус тётка с огромной связкой воблы. В руках у неё ещё что-то было много, и вобла тащилась по земле. Мы не удержались, и пока она бежала мимо нас, в руках у каждого, оказалось, по рыбине. Потом, задыхаясь, вбежал дядька, пожилой, лысый, в руках тоже что-то из продуктов. Сбежав с пандуса, он сел на пол, потом упал на бок и перевернулся на спину. Он часто дышал, стал задыхаться и вскоре перестал дышать. Мы, дети, пытались ему помочь, разводили его руки за голову и обратно к туловищу, имитируя искусственное дыхание, но он не пришёл в себя, умер. Он долго лежал там, где упал, никто не знал, что с ним делать, куда его девать. Было очень страшно, когда начиналась сильная бомбежка, а мамы и тёти Клавы не было. Однажды, когда их очень долго не было, мы все от страха по очереди разревелись, соседи нас успокаивали, но мы ревели в голос пока мама и тётя Клава не появились в проёме входа. В руках у них была добыча. Мы долго не могли придти в себя от страха. Мама, тётя Клава и другие взрослые, зная, что наверху универмаг, пытались проникнуть в торговые залы. В залах обсуживающего персонала не было, но зато вдоль прилавков была натянута стальная проволока, к которой на цепи были привязаны овчарки, они могли бегать вдоль прилавков. Никто, конечно, не осмелился приблизиться к прилавкам. Так было на всех этажах универмага. А вот в игрушечном отделе овчарок не было, бери что хочешь. Мама принесла Вере и Володе куклы, мячи, а мне ружьё двустволку. В каждом стволе пружины, патрон пробка на верёвочке. Я помню, с этой двустволкой уходил в дальний край подвала, где не было людей, забирался на подоконник и выставлял ружьё в щель среди мешков с песком загораживающих окна подвала, ждал немцев. Причём это действо я совершал на полном серьёзе. Хорошо, что тогда мне было всего десять лет, всё происходящее порой было очень страшным, но, в то же время, очень интересным и отчасти игрушечным. В подвале универмага мы находились дней пять, наконец, и его подожгли. Дым всех выкурил из подвала. Пришлось бежать. Куда? Напротив, во дворе стоял сгоревший, ещё дымившийся дом. Его называли домом лётчиков или домом специалистов. Мама и тётя Клава сбегали туда и решили перебраться в подвал этого дома. Каждый взял свою поклажу, и мы, выбежав из задымлённого подвала скорым шагом, почти бегом, двинули по двору к дому напротив. Универмаг уже горел во всю, из окон валил дым и огонь, падали горящие головешки. На всю жизнь в ушах застрял вой привязанных в универмаге собак овчарок, никто их не спасал, они сгорели вместе с охраняемым ими товаром».

    Страшны воспоминания ребёнка, но некоторые моменты были особенно страшны и непонятны для детской души: «В подвале сгоревшего дома лётчиков было очень жарко и душно, зато в котлах отопления оказалось много воды. Сейчас я понимаю, что в котлах была техническая вода, может быть с добавками антинакипина, но мы обрадовались ей, она была намного лучше воды из противопожарных бочек. Затишья между бомбёжками стали намного продолжительней. В подвале душно и скучно. Я попросился у мамы выйти во двор. Получив моё заверение, что я от входа в подвал никуда не отлучусь, она отпустила меня. Я вышел, людей никого, весь двор усеян как будто строительным мусором, битым кирпичом, головешками. Впереди через двор ещё дымилось здание универмага, зияющее выжженными пустыми окнами, чёрное от копоти. Вдруг со стороны улицы  в проёме между сгоревшими коробками зданий универмага и дома лётчиков раздался детский плачь с причитаниями, слов нельзя было разобрать. Вскоре из-за угла дома показались три человека. Впереди шёл мужчина, руки сзади, очевидно связаны, за ним на расстоянии двух - трёх шагов другой с пистолетом в руке. Слева от них, не отставая, бежал мальчик моего возраста, он плакал и о чём-то умолял сзади идущего. Шли они, в сторону Волги пересекая двор метров в двадцати от меня. Чуть пройдя меня, сзади идущий мужчина поднимает руку с пистолетом и стреляет в затылок впереди идущего. Тот падает. Стрелявший перешагнул его и пошёл дальше, мальчик с криком и плачем упал на расстрелянного. Картина была настолько жуткой, стремительной и неожиданной, что я, гонимый чувством страха и самосохранения, не побежал к проёму сгоревшей двери подвала, а прыгнул в свободное от рам и стёкол окно подвала, благо оно было ниже уровня земли с небольшим приямком. Мои ноги попали на рифлёную железную крышку зольника топки котла. Крышка перевернулась, и я оказался в приямке зольника. Ногами я почувствовал не твёрдый пол, а что-то мягкое. К только что полученному стрессу, ощущение под ногами чего-то мягкого ещё больше меня испугало. Я подумал, что это труп человека. Быстро выскочил, посмотрел в приямок там лежал мешок, как оказалось, с мукой. Кто-то заботливо спрятал его туда. Конечно, эту муку мы разделили со всеми, кто пришёл вместе с нами в этот подвал. О только что произошедшем случае на улице я ничего не рассказал маме, благо я не получил никаких увечий и ссадин, обнаруживающих моё непослушание. Куда делся труп убитого мужчины, и плачущий мальчик не ведаю».

                                                        *    *    *

    «В июле 1947 года отец получает назначение по службе в строительную часть, расположенную в большом селе Капустин Яр в Астраханской области. В то время там начиналась большая военная стройка ракетного полигона. Очевидно, военное руководство решило использовать его профессию строителя. Путь предстоял на поезде до  Сталинграда, далее до места на грузовой машине. В поезде ехали недолго. К Сталинграду подъезжали также как в сорок первом году, сначала степь, затем после прорези сквозь холм вдруг неожиданно панорама города и широкой реки. Прошло пять лет, и всего четыре года после освобождения  города. Город заново отстраивался, видно много подъёмных кранов, но и следы недавней трагедии тоже повсюду заметны. Мы сложили в кучку свои вещи, привезённые с собой и полученные из багажного вагона, прямо на площади у вокзала. Машина из Капустина Яра пока ещё не приехала. Ждали недолго. Погрузив вещи в кузов полуторки, сходили к братской могиле на площадь Павших Борцов, где захоронена Тамара. Площадь недалеко от вокзала. А вот к дому, где мы жили, почему-то не пошли. Через Волгу переправлялись опять, как в сорок втором году, на пароме, только другой конструкции. В сорок втором настил на четыре машины на двух быстроходных катерах, в сорок седьмом большая обыкновенная баржа, ведомая тихоходным буксиром. На левом берегу, как в сорок втором, опять путешествие в кузове полуторки, опять за Волгой панорама большого города, но уже без дыма и огня пожарищ. Обожженная детская память быстро восстановила все подробности страха сорок второго. Но в этот раз на душе было спокойно и радостно».

                                                           *     *     *

    Слово Юрию Михайловичу: «В 1986 – 1989 годах мы с Риммой, моей женой, три раза в отпусках плавали на теплоходах по Волге. Сталинград отстроен заново, теперь имеет другую планировку и новое имя Волгоград. Улиц с названиями Большевицкая и Пролеткультская, на углу которых стоял наш дом, теперь нет. Только площадь «Павших борцов» и универмаг остались прежними. Стела погибшим в гражданской войне сохранилась. Братская могила, в которой захоронена Тамара, единственная девушка, судя по фамилиям бойцов там захороненных, оформлена красиво гранитом. В середине гранитного обрамления большой мраморный венок, горит вечный огонь, много возложенных цветов».  

     В книге Дэи Вразовой «Память и боль людская» (Волгоград. 2007. С. 350) я привожу список имён защитников Сталинграда, похороненных в братской могиле на площади Павших борцов Города-Героя Волгограда на период 2007 года, что смогла тогда найти:

    1. Али Хусаинович Аликаев  - погиб  31.01.1943 г.;

    2. Андрей Макарович Балашов - -//-   17.09.1942 г.;

    3. С. П. Болтянский – дата гибели не установлена;

    4. Тамара Григорьевна Белова - -//-     07.11.1942 г.;

    5. Мукум Базаров                      - -//-     23.09.1942 г.;   

    6. Михаил Степанович Батолин - -//-   23.09.1942 г.;

    7. Александр Григорьевич Горбунов - 23.08.1942 г.;

    8. Иван Семёнович Рачков      -   -//-     26.08.1942 г.;

    9. Николай Фёдорович Зыкин  -  -//-     01.02.1942 г.;

    10. К. П. Гриценко                     -  -//-              - ;

    11. Семён Филиппович Черезов - -//-    28.01.1943 г.;

    12. Иван Андреевич Иванов       - -//-    05.02.1943 г.;

    13. Алексей Кирсанович Крылов - -//-    -.09.1942 г.;

    14. Иван Герасимович Кубенко   - -//-   19.09.1942 г.;

    15. Фёдор Васильевич Кудряшов - -//-  25.02.1943 г.;

    16. Степан Степанович Обрубов  - -//-    -.09.1942 г.;

    17. Иван Сергеевич Пеньков        - -//-   01.02.1943 г.;

    18. Константин Николаевич Сухотин - -//- 27.08.1942 г.;

    19. Виктор Михайлович Лебедев - -//-            - ;

    20. Нина Антоновна Легович       - -//-     01.02.1943 г.;

    21. А. Я. Ямпольский                    - -//-            - ;

    22. Егор Филиппович Бык            - -//-     01.02.1942 г.;

    23. - 36.  14-ть безымянных сапёров.

          Всего: 36 человек».

  • Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 /
  • Владимир Микоян
    Стр.1 / Стр.2 / Стр.3 / Стр.4 / Стр.5 / Стр.6 / Стр.7 / Стр.8 /

    На условиях обмена:Кислотность почвы; Слава Счастливый стихи; На острове Сарпинском; Теплоизоляция ТЕХНОНИКОЛЬ; Аэрография; Подарок женщине;